Школьные годы военные

В 1941 году я окончила 6 классов, и в 7-м классе начала учиться, когда уже шла война. Но в школу мы пришли лишь 15 октября, а до этого помогали убирать урожай в колхозах: теребили лен, копали картошку. Классным руководителем у нас  был Жуков Николай Владимирович, который преподавал химию. Это был пожилой человек очень высокого роста (два метра). У него даже было прозвище «Дядя достань воробушка». Мы ходили на работу во главе с ним. Помню, когда убирали лен - это было поле на горе над школой, так он на коленях дергал лен, ему трудно было нагибаться при таком росте, да и здоровье у него было неважное.
В октябре же ездили на пароме под Отраду на заготовку дров для школы. Сами пилили деревья на корню и распиливали потом, катали с горы к парому, грузили. Маленький пароходик, который называли «Воробей», тащил этот паром к школе, где его разгружали, во дворе школы парни потом кололи дрова.

Чтецы и певцы

Но мы не только работали и учились.  В школе процветала художественная самодеятельность. Помню Любовь Васильевну Михайлову – литератора, она была эвакуирована из Ржева вместе с Иваном Павловичем Арсеньевым, впоследствии директором школы.
Любовь Васильевна сразу стала организовывать кружки художественного чтения. Тогда в Плесе уже действовали госпитали в домах отдыха и тубсанатории. Любовь Васильевна подбирала самый новый материал из газет, где печатались стихи и поэмы фронтовых поэтов. Мы их затем разучивали и читали в госпитале перед ранеными. А ещё у нас был хор, который организовала одна из эвакуированных   в дом отдыха ВТО. Я тоже пела в этом хоре. Помню, как репетировали, затем выступали в госпиталях. Запомнилась одна шуточная песня:
Раз извозчику взгрустнулось,
япой, япой, япой, япой!
И горючая слеза- слезинушка
Покатилась на песок,
япой, япой, япой, япой!
На песке она валя – валялася.
Покель дворник не подмел.
Дворник в розовой руба – рубахе
С медной бляхой на пузе,
япой, япой, япой, япой!
 Не обходилось и без весёлых историй. Одна из них связана с моим братом Костей. Дело было в 1941-м году. Любовь Васильевна поручила ему выучить только что напечатанное в газете стихотворение.
 Прибыл к нам в морскую роту
Молодой такой стрелок.
У него лицо в веснушках,
Золотистый хохолок.
Парень роста небольшого,
Не плечист и не речист,
И сказать по правде нужно:
С виду – очень неказист!
Посмотрели, повздыхали
Морячки- фронтовички –
Ох, уж эти новички!
Но представьте! Наш цыпленок
С золотистым хохолком
Показал себя в атаке
Настоящим моряком:
Перебил с десяток фрицев.
Первым прыгнул в их блиндаж!
Смотрим – парень настоящий,
Ясно видим – парень наш!
И сейчас же после боя
Разговор у нас пошел:
«Не цыпленок, а орленок,
Не орленок, а орел!»
Читал Костя, естественно, тем волжским говором, с акцентом на «о», который присущ нашим плесским жителям. А Любовь Васильевна считала, что надо постараться его изменить. Генеральная репетиция, брат прочитал, она схватилась за сердце и умоляющим голосом просит: «Не так кругло, попробуй помягче, давай снова, прошу тебя!»  На что Костя решительно ответил, что тогда совсем не будет читать и не пойдет в госпиталь. Учительница отчаянно махнула рукой и сказала: «Ну, читай так». И правильно решила. На выступлении ему хлопали больше всех, так понравилось раненым его чтение, да и обликом он очень походил на того «новичка» из стихотворения.
 Подруга моя, Миля Боговская, очень хорошо читала и хорошо держалась на сцене. Ей часто приходилось за короткий срок учить с листа газеты новые стихи.  И вот ей к очередному празднику Любовь Васильевна подобрала поэму тоже вновь напечатанную. Не помню название, но помню начало:
На голубом и мокроватом
Чудском потрескивавшемся льду,
В пять тыщь шестьсот семидесятом
От сотворения году,
В субботу пятого апреля,
сырой рассветною порой
передовые рассмотрели  
идущих немцев черный строй…
Поэма длинная, трудная для запоминания. А выступать - завтра. Миля говорит, что не сможет выучить. Любовь Васильевна настаивает и успокаивает: «Завтра тебе будет суфлировать подруга», то есть я.  «Читай очень тихо вместе с Милой, - напутствовала она меня, -  если она забудет, то услышит тебя и пойдет дальше». Зал в школе был в одном из классов, где соорудили сцену. Занавес   раздвигался на обе стороны, а вместо задней кулисы - стена следующего класса. Любовь Васильевна объявила номер и исполнителя, а я сижу за занавесом слева. Миля начала читать, и я вместе с ней, но мое тихое чтение оказалось не такое уж тихое, получилось «хором». Любовь Васильевна делает мне знаки, чтобы я убавила голос, но я их не видела, так как не отрывала глаз от газеты. Пришлось ей идти через сцену и «убавлять громкость».
Зато в другой раз мое присутствие принесло пользу. Милю снова попросили прочитать стихотворение. Я осталась в зале, где-то «на камчатке». Но на середине текста подруга запнулась и замолчала... И тут я в полный голос из глубины зала произнесла забытую ею строчку.  Она благодарно кивнула и продолжала дальше с вдохновением и без запинок. Эту поэму мы учили вместе, потому я и смогла помочь.

Новый год

На фото: Алла Вавилова

Особенно красивой и праздничной была встреча Нового года, и готовились к этому событию с любовью и старанием. В школе в физкультурном зале устанавливали ёлку до потолка. Красиво украшали, объявляли, что желательно, чтобы на праздник все приходили в маскарадных костюмах. Так, к встрече  1942-го года мы с Алей Вавиловой решили появиться в костюмах черкеса и черкешенки и пройтись вокруг елки в черкесском танце. Приготовили собственными силами костюмы, руководствуясь иллюстрациями в старинном издании полного собрания сочинений М.Ю. Лермонтова. Але сшили белую черкеску из плотной льняной ткани с газырями на груди (патроны из палочек),   папаху меховую, сапоги. Для моего костюма черкешенки подняли все сохранившиеся старинные наряды из маминого сундука. Получилось все очень красиво. Как танцевать черкесский танец нам показывала девочка армянка, приехавшая в Плес в эвакуацию. Какой это получился танец - черкесский или армянский – неизвестно, но явно похожий на «кавказский». Мы старались держать очень прямо корпус и плавно двигаться на одних носочках. На лицах - полумаски, мы рассчитывали, что нас долго не узнают, но вдруг из- под папахи черкеса выехала длинная рыжая коса. Всем было известно, что эта коса принадлежит Алле Вавиловой.  Так наше инкогнито очень быстро исчезло.

На фото: Л.А. Бутурлина, учитель литературы
Встреча Нового 1943 года тоже запомнилась, но по другому поводу.  Любовь Антоновна Бутурлина, учительница литературы, тетка Аллы, сочинила сценарий и режиссером была она же. Сейчас бы это назвали «шоу». Мы снова готовили маскарадные костюмы. Праздник проходил в «маленькой школе» (так называли тогда здание, где находится сейчас Левитановский центр, а в то время там размещались младшие классы). Але досталась роль ёлки: прямо на платье мы нашили ветки елок, украсили их елочными игрушками; на голову соорудили корону созвездий с надписью «С Новым 1943 годом!» По сценарию, Ёлку за руку должен был ввести в зал Дед Мороз (Дима Платов).  Ёлка в свою очередь держала за руку зайчишку (свою сестрёнку Миру в настоящей заячьей маске и заячьей шубке), а перед этой группой порхали две снежинки в красивых марлевых пачках, одной из которых была я.  Зазвучал легкий вальс (за роялем была дочь Любови Антоновны Ия), в зал впорхнули и закружились вокруг елки две снежинки, прошли два круга, затем вальс сменился тяжелым маршем Черномора из оперы «Руслан и Людмила», и под его звуки дед Мороз ввел Ёлку с зайчишкой. Они тоже продефилировали несколько раз вокруг большой елки, их окружили, все пытались рассмотреть поближе. Наконец, Аля освободилась от назойливых зевак, отошла к окну. Окна тогда были закрыты ставнями, сколоченными из досок, т.к. нужно было соблюдать светомаскировку. Окна в зале большие, ставни тяжелые. И вдруг случилось непредвиденное – ставень упал прямо на Алю!  Все ахнули, бросились к ней, захромал директор Иван Павлович Арсеньев с испуганным лицом, мальчишки схватили раму, подняли. Алла стояла невредима, только со смятой короной и с олимпийским спокойствием вопрошала, а цел ли ставень. Все вздохнули с облегчением, выдержка ее была беспрецедентной. Возможно, спасла мою подругу от серьезного повреждения корона, хоть она и была картонной, все же самортизировала удар.

Учёба

А учебный процесс шел своим чередом: в чем-то хорошо, в чем-то хуже. Как и во все времена. Запомнились неординарные случаи. Такой пример: 7 класс, первый урок - химия. Прозвенел звонок, все сидят за партами, преподавателя еще нет. Дверь открывается, вбегает Миля Боговская, хватает с первой парты учебник, говорит, что не выучила, подбегает к доске и карандашом на раме доски, выкрашенной в коричневый цвет, пишет реакцию образования серной кислоты, после чего садится на свое место. Входит преподаватель Жуков Николай Владимирович, садится за стол, открывает журнал: «Боговская, к доске.  Напишите реакцию образования серной кислоты». Миля берет мел и очень быстро и четко пишет реакцию. «Садитесь, пять», - возглашает Жуков. Весь класс взрывается дружным смехом. Учитель не понимает, почему класс смеется, просит прекратить смех, но все лежат на партах, не могут остановиться. Он тогда просит: «Скажите мне, над чем смеетесь, я тоже с вами посмеюсь!»  На это класс отвечает новым взрывом смеха, Николай Владимирович удивляется, возмущается, грозит сам уйти и вызвать директора. Кое -как удается успокоить класс. Милитину не выдали.

На фото: Г.Митрофанова
Или другой случай. 8-й класс, пасха. Мы с Милей Боговской решили выкрасить яйца не традиционно луковой шелухой, а чем-то поинтереснее.  Она придумала   зеленкой. Вот мы и старались. Не помню, какие яйца получились, а руки были зеленые, особенно ногти. Пытались отмыть – не отмываются. На уроке физики, который вёл директор Иван Павлович Арсеньев, меня вызвали решать задачу. Директор заметил мои зелёные пальцы с зелеными ногтями и спросил, почему так получилось. Я не знала, как объяснить и сказала: «Мы футуристы, Иван Павлович!»  На этом инцидент закончен. А вообще директор, по моему мнению, был справедливым, благожелательным человеком. У меня о нем остались светлые воспоминания.
У нас в школе во время войны были уроки военного дела, которые вел военрук Подгорнов. Занимались и в классе теоретической подготовкой, и на улице – строевой. Однажды военрука по какой-то причине не было в школе, и   урок строевой подготовки проводил директор школы Иван Павлович. Скомандовал: «Построение в колонну по двое – шагом марш!» «Маклашина , запевай! Тася Маклашина со слезами в голосе: «Я не умею, Иван Павлович!» На что он строго изрек: «А вот прикажу и запоешь!» Она чуть не в слезы, но тут кто – то запел, остальные подхватили. Тася успокоилась, Иван Павлович тоже, так как приказ был выполнен.  Так мы выручали друг друга. Дружба между одноклассниками была настоящей.
А в 10-м классе, у нас, девчонок, вместо военного дела ввели медицину, которую преподавал  Боговский Василий Алексеевич – военврач 1-го отделения госпиталя. Сначала он нам читал теорию о ранах и перевязках, потом повел на практику в госпиталь. Привели нас в перевязочную, поставили кружком, а врач и сестра стали делать перевязки раненым. Тут я оказалась не на высоте – увидев одну страшную рану на руке у мужчины, упала в обморок. Меня отходили нашатырем, вывели из перевязочной и больше в перевязочную не пускали. Когда все остальные практиковались, я сидела в коридоре и скручивала отстиранные бинты. Для медицины я была потеряна навсегда.
9 мая 1945 года – полное ликование – конец войны! Мы с утра пошли в школу. Была холодная погода, даже легкий морозец прихватил лужи, и землю припорошил снежок. Пришли – а нам объявляют о конце войны!  И отпустили всех домой. Это, конечно, был самый радостный день за все четыре года войны! 

Г.Митрофанова,
выпускница 1945 года Плёсской школы

PS.  Сама автор этих строк всю жизнь прожила в Плёсе, работала в Фурманове архитектором. Её записи хранят тепло воспоминаний о тех годах, несмотря на то, что пришлись они на время войны. Читается текст Г.Митрофановой (Самоделовой) легко, с интересом, он живой, наполненный чувствами, переживаниями, вроде бы не связанными с горем и страданиями, свойственными периоду войны. Плёс и наша область в целом не были оккупированы немцами, в городе шла обычная жизнь, которая воспринималась молодыми людьми именно через призму молодости. Здесь нет акцента на негативных моментах, но упоминается и о тяжёлом труде школьников, и о госпиталях и раненых, и о приметах времени, таких как светомаскировка, эвакуация и др. А вот роль учителей, продолжавших честно и профессионально исполнять свой долг – воспитывать и учить -  прослеживается чётко. Может, Г.Митрофанова и не хотела заострять на этом внимание, но у неё получилось именно так. Учителя, местные и эвакуированные в Плёс из других городов, делали всё возможное, чтобы у детей было детство – с праздниками, концертами, Новым годом. Они придумывали сценарии, организовывали хоры, вместе с детьми шили костюмы, вместе с ними шли в госпиталя… Они развивали способности своих учеников, но делали это ещё и с пользой для общества: дети выступали перед ранеными, учили патриотические стихи из газет, а вместе с этим - учились гордиться своей страной, трудиться, не жалея себя, помогать взрослым. Спасибо Галине Митрофановой, оставившей такие замечательные воспоминания, спасибо Тамаре Ивановне Губиной,  подвигнувшей её на это, и теперь хранящей эти и другие материалы о войне. Они ещё пригодятся не одному поколению школьников, да и взрослых тоже.