Помни имя своё!

В Приволжской библиотеке мне попалась книга И.И. Соловьёва «Моим родным». Как выяснилось, её автор – наш земляк,  и целью написания этого труда было его желание запечатлеть историю своей семьи, отдать дань памяти всем тем родным людям, которых он знал либо лично, либо собрал о них сведения по рассказам старших родственников. Вроде бы ничего особенного, ведь сейчас составлять генеалогическое древо – весьма распространённое занятие во многих семьях. Но не совсем так: в книге автор привёл немало интереснейших подробностей, касающихся жизни и быта жителей с. Большое Яковлевское и окрестных деревень, включая наших первых фабрикантов. Да и сам Иван Иванович прожил непростую жизнь, ему довелось не только быть свидетелем многих исторических событий прошлого, но и участвовать в некоторых из них. Потому краеведческая составляющая книги – это бесспорно большой положительный плюс его труда, и обойти этот факт стороной было бы неправильно. Потому мы начинаем знакомить наших читателей с некоторыми страницами этой книги и надеемся, что приведённые сведения покажутся любопытными. По крайней мере, многие из них не встречались ни в книге «Яковлевские ткачи»  А. Ковалёва, ни в текстах книги «Приволжск на Золотом кольце» Г. Лисина.

На фото: Иван Иванович Соловьёв

1. «Мне было тогда 6 лет, я хорошо помню, как вечером, зимой 1910 года, отец пришёл домой. Вид у него был озябший и озабоченный… Зима 1910 года была морозной, доходило до 45-50 градусов. А ещё в этом году в нашем народе очень ждали второго пришествия. В 1895-м году комета Галлея вновь посетила Солнечную систему. Отец пришёл с похорон деда Алексея из Тарханова. Деда Алексея я не помню... Бабка Мария (его жена) была женщина властная, с характером и старообрядка. Она была фанатичная старообрядка и дочерей своих воспитывала в том же духе.  Все они под влиянием матери были невесты Христовы… Тётка Матрёна (одна из дочерей) в молодости хотела было помодничать и сшила себе кофточку. Бабка Марья увидев её в этой кофте, рассвирепела, содрала с неё кофточку и изрубила её топором на пороге, ходи в сарафане и не оголяйся…

Дед Пётр (брат деда Алексея) жил в 1837-1898 годах... Когда пришло время рекрутского набора, Петра, как холостого, взяли в солдаты. Отец мне рассказывал, что оказавшись среди таких же рекрутов, только он оказался грамотным. Его назначили старшиной (фельдфебелем). В те времена каждое подразделение, скажем, батальон, кормилось, обувалось и одевалось на деньги, выдаваемые командиру батальона. А он, естественно, старался сэкономить и где надо в отчётности подправить. Это деду Петру показалось несовместимым с его взглядами на совесть и правду, и он отказался от выгодной должности. Вместо него фельдфебелем поставили Крымова, а дед стал писарем, Крымов же был неграмотным. Крымов был дружок Петра, он из деревни Рогачёво. Отслуживши 25 лет, Пётр вернулся в свою деревню Тарханово и жил в семье брата, так и не женился. А Крымов за 25 лет скопил на солдатских грошах какой-то капитал и построил возле своей деревни маленькую фабричку. По натуре он был человек умный, энергичный, до всего доходил сам и берёг каждую копейку. До самой смерти ходил в простой чуйке и питался горохом. Женился потом на купчихе Симоновой из Плёса и таким образом умножил капитал. О его деловитости говорит то, что к началу века фабрика его выросла в значительное текстильное предприятие, а сам он стал миллионером, т.е. был богаче Сидорова и Дороднова. О том, что при своей скупости на дело денег не жалел, говорит то, что на его фабрике энергетические установки были современнее, чем на соседских.

У деда Алексея было пятеро детей, один из них Иона… По своему времени он был очень грамотным человеком… Любил книги, умел их переплетать и очень искусно, любил читать и, если была аудитория, любил поговорить. Книги хранил под замком в сундуке и никому их не доверял. Каждая книга была завёрнута в шёлковую тряпочку. Один раз, будучи в благодушном настроении (это было в 1920 году), он мне показал свои сокровища. Помню, были у него такие книги: Ренан «Жизнь Христа», Оскар Йегер «Всемирная история»… В сундуке лежали также свитки, написанные скорописью…»

2. «У деда Михаила и бабки Марфы (родители матери) было двое детей - моя мать, Екатерина Михайловна (1872-1921 гг.) и Михаил Михайлович (1874-1935). Дядя Михаил в молодости крестьянствовал, но потом стал типичным рабочим. Он был великий мастер по слесарным делам и даже сам  делал скрипки. В начале века пристал к эсерам и был первым заводчиком всех фабричных неурядиц. Любил выпить, страдал запоями. Работал на фабрике Крымова-Симоновой и периодически увольнялся за выступления против администрации и за пьянство. Каждый раз в этих случаях мать моя шла к Капитолине Евстафьевне Симоновой, жене фабриканта Крымова и просила её взять дядю Мишу обратно. Капитолина Евстафьевна любила мою мать, что-то сближало их, несмотря на разницу в общественном положении».

3 Ещё один из родственников Ивана Ивановича Соловьёва – Александр Воробьёв (линия матери, автору он приходится дедом – примечание редакции). «Александра в молодости взяли в солдаты. Там он попал в санитары и, отслужившись, получил звание фельдшера. Дед Александр работал фельдшером в больнице у Сидоровых. Доктором там был Степан Васильевич Пыкач, политический, высланный из Москвы. Мать моя предпочитала лечиться у своего дяди, Александра, Пыкачу не верила. Пыкач умер в 1920 году. Жена его обрядила в последний путь во всё хорошее и кольцо обручальное не сняла. Так выкопали его и ограбили! Всё Яковлевское тогда ужасалось и дивилось на такое страшное дело…

Мой отец, Иван Алексеевич, родился в 1870 году, а умер в 1959 году от болезни почек, т.е. прожил почти 90 лет. Из всех детей деда Алексея он был самым удачным во всех отношениях. При образовании 4 класса и будучи обыкновенным деревенским парнем, он вырос до главного бухгалтера фабрики Сидорова и стал его правой рукой. Женился удачно и прожил с женой счастливо, имел семь человек детей. Здоровьем он не мог похвалиться, и его забраковали на комиссии при наборе рекрутов… Учился он в детстве в церковно-приходской школе. До 14 лет работал, как и все деревенские дети, – уход за скотом, работа в поле и проч. С 15 лет его отдали на фабрику учеником к брату Ионе в паковочное отделение. Работал он на готовых хозяйских харчах за одну пару сапог в год… Всю жизнь он учился, стараясь подняться до уровня или даже выше тех, с кем приходилось сталкиваться. Специальное образование он получил на заочных бухгалтерских курсах.

Мать любила отца жертвенной любовью… Весь день она была на ногах, нужно было соблюсти порядок в доме, всех накормить, а болезни-то? Всегда кто-нибудь болел, особенно много у неё было хлопот с отцом (ее мужем). У него признавали чахотку, и это приводило её в ужас. Ведь в опасности был не только любимый человек, но и кормилец. Куда ей будет пойти с семью детьми? Они поженились, наверное, в 1892-1893 году и жили сначала в Тарханове у деда Алексея. Но там было тесно.  Отец к этому времени дослужился до конторщика.

(Отец рассказывал мне, что на Яковлевских фабриках в 90-е годы работали художники французы. Они разрабатывали рисунки для тканей. Потом, когда подучились наши художники, они уехали обратно на родину).

Несколько слов о фабриканте и его семье (про Сидоровых) – что знаю, уловивши в детстве из разговоров взрослых. Отец Мефодия Сосипатровича – Сипатро Митрич – купец (речь про первого фабриканта Сосипатра Дмитриевича). Начал дело с раздачи пряжи крестьянам, которые в избах ткали холсты. Мефодий Сосипатрович уже имел фабрику. Там ткали на ручных и механических станках ткани жаккардовые, гладкие, махровые изделия. Имелся бельный и красильный цех. Прядильной своей не было, пряжу покупали  у Дороднова и Крымова, у вичугских фабрикантов. Жена Мефодия Сосипатровича Мария Ивановна родила двух дочерей – Ольгу и Алевтину и двух сыновей – Михаила и Дмитрия. Ольга была темпераментная женщина, имела мужа Гартунга и сына Сергея. В молодости вела бурный образ жизни, в Париже привыкла к кокаину. Я помню её степенной дамой, разведённой с мужем. Сынок её Сергей был баловнем семьи. При нём состоял гувернёр Вальтер Иванович – типичный немец, белобрысый с толстыми ляжками. Однажды в Яковлевское Ольга приехала в сопровождении ГПУшников. Она жила с сыном в Москве, тот работал в Льняном Главке, и очень, видимо, бросалось в глаза, что она часто посещала Торгсин (гос. организация в СССР, занимающаяся обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан, имеющих «валютные ценности»). В такой компании ей пришлось ехать в Яковлевское и показывать, где зарыты камушки и золото. Они были зарыты в подвале дома Капитолины Сосипатровны – сестры фабриканта».

Сестра Алевтина была замужем за адвокатом Щепкиным. Это была очень культурная, интеллигентная женщина. Сын Михаил был беспутный малый. Он рано женился против воли родителей на гувернантке Олимпиаде Михайловне. Это была очень красивая женщина. Перед свадьбой у него был крупный разговор с отцом, и он выстрелил в отца из револьвера. Бывшая при этом Поля Лыкова подтолкнула его, и пуля прошла мимо. С тех пор Поля была своим человеком в доме фабриканта…

Сидоров на пушечный выстрел не подпускал к делу Михаила, а чтобы тот имел заделье, купил ему пожарную машину и хороших лошадей. Вот он лихо и с интересом носился по деревням тушить пожары. В годы НЭПа в Костроме я иногда видел его сидящим в пивной. Он был старенький и неухоженный. Димитрий, второй сын, вино не пил, но был слаб по бабской части. Баб ему поставляла Полька Лыкова. Фабрикант Сидоров и жена умерли в 1919 году. Они умерли потому, что все, что имели, чем жили, погибло. Димитрий, уехав в 1917 году, исчез, и слуху о нём не было…

К 1912 году отец достиг, как говорится, потолка. У него было очень прочное положение на службе.    Сам Сидоров был очень расположен к нему и полностью доверял и нуждался в нём не только по служебным делам, но и в домашнем кругу. Очень часто на неделе, а в воскресенье обязательно, отец шёл к Сидоровым для игры в преферанс. Отец был великий мастер игры. Моя кроватка стояла в спальне родителей, и я иногда просыпался, когда отец рассказывал матери о том, что выиграл 5-10 рублей. По тем временам это были большие деньги. Матери эти визиты отца, конечно, не нравились. Ей тоже не хотелось быть дома одной… Зато материальное положение семьи в эти годы было очень хорошее. Отец получал 300 рублей в месяц. Это были большие деньги. Деревенский дом в эти годы стоил 100 рублей. На Рождество и Пасху отец получал месячный оклад.

Родители все же старались беречь деньги и на чёрный день. Так, они заводили сберкнижки не только на себя, но и на каждого ребёнка. Рождается ребёнок, заводится на него книжка и делается первый взнос. Все эти книжки, 9 штук, были аннулированы в 1917 году.

Одновременно учились три сестры в Нерехте в гимназии. Нужно было платить за каждую по 60 руб. в год, не считая платы за пансион. В Яковлевском в это время уже был кооперативный магазин, и все продукты забирались в нём на книжку. В конце месяца расплачивались. В те времена в Яковлевском, кроме кооперативного магазина, было несколько хороших частных магазинов: Судакова, Грошева, Морозова и пр.

Купить что-либо не составляло проблемы. Все, что тебе угодно, доставлялось на дом, или посылали прислугу. По пятницам были базары, где можно было купить какое угодно мясо или рыбу. Молоко и сливочное масло мать покупала на Сидоровской ферме. У Сидорова была ферма в  д. Пречистое за Васькиным Потоком. На этой ферме имелись стадо лошадей и коров, овец для личной потребности фабриканта. Коровы были настоящие, голландские, и продукты все были высококачественные. Каждый день с этой фермы в Яковлевское прибывал фургон с молочными продуктами для фабриканта. Вот отсюда и брала мать всё, что ей надо. Заведовал фермой латыш Зиле Август Петрович. Он был великий мастер и искусник. Особенно хороши были у него окороки. На Рождество и Пасху отец заказывал ему по три окорока.

Расходов у родителей   было много. Кроме питания и оплаты учения сестёр, надо было всех обуть и одеть, принять гостей. Огорода и сада не было, значит нужно было купить в сезон яблок, грибов, ягод. Все это было очень дешево, и всё это приносили на дом.

Кроме своей семьи, у нас постоянно жила бабка Анна, мамина тётка. Её взяли из д. Лещёво, когда родился Лёня, ему в няньки. Держали прислугу. Я помню только Клавдюху. Это была здоровая рыжая девка, годная только на грубую работу. А что сготовить повкуснее, то это приходилось делать самой маме. Бельё, которого было дай боже, стирала Клавдюха. Ещё в кухне жил мужик для колки дров и таскания их к печам…

По воскресеньям с утра заходила тётка Матрёна, а вечером всегда были гости.  Если были Воробьёвы и Локтевы, то ещё с субботы они садились за преферанс и играли всю ночь. И отец, и мать любили играть в преферанс. Во время игры в столовой постоянно кипел самовар. Игроки делали перерыв, чтобы выпить чашку чаю. Рядом стоял столик, на котором была выстроена батарея бутылок и графинчиков с домашними наливками и стояли закуски: ветчина, икра чёрная и красная, огурчики, грибы и прочее. Колбаса считалась закуской мастеровых и вообще простых людей. К этому столику подходили только игроки, оставшиеся на семи без двух (прим: это по правилам игры). Вообще же в нашем доме выигрывать много было не принято… Если же преферанса в воскресенье не было, то приходила Александра, племянница отца, с мужем Тихоном Ивановичем Боговым. Он работал продавцом в хозяйском лабазе. В такие дни пили чай, потом заводили патефон, слушали пластинки. У отца был французский патефон с большой трубой и очень хороший набор пластинок. Были пластинки Шаляпина, Собинова, Вяльцевой, Плевицкой, Вари Паниной и др... Бабки Марфа, Анна и тётка Матрёна считали это, т.е. слушание патефона, греховным делом. Но когда отец купил пластинки с исполнением хора храма Христа Спасителя, они изменили своё мнение…

 Старшие сёстры появлялись в доме только на Рождество. Тогда в зале организовывалась ёлка, в доме делалось шумно, то и дело заходили их подруги с молодыми людьми – гимназистами и реалистами. Начинались танцы и разные игры. Мы, мелкие люди, тут же вертелись, пока мать не загоняла нас спать. Каникулы проходили быстро, и опять воцарялась тишина… Обычно мы играли в карты в дурака или строили дома из стульев и материнских платков.

На лето приезжали сёстры. Тут опять устраивались всякие культурные мероприятия с выходами на пикники и проч. В это время происходили неприятности между матерью и сёстрами из-за позднего возвращения вечером. Гулять им разрешалось только до 21 часа, а они иногда задерживались…

Несколько раз меня брала мать в раскольничью молельную (на схеме она показана цифрой 8) . Около молельной располагалось раскольничье кладбище. А на нём было 3 мавзолея, принадлежащих фабрикантам. К молельне было пристроено помещение для богадельни. Там на средства фабрикантов содержались старики и старухи раскольничьей веры, человек 20. В 1933 году в молельной сделали хлебозавод… Само кладбище застроено теперь индивидуальной застройкой.

Зимой был строгий распорядок дня. Утром в 9. 00 отец пил чай и уходил на работу, а мы уходили в школу. В 12 был обед, после которого отец спал часа два и снова уходил на работу. В 16 часов он  приходил домой, пил чай и снова уходил работать. Часов в 19 он приходил ужинать, после чего садился работать. Несмотря на то, что у него имелся свой кабинет, он садился в столовой, чтобы и нас посадить с собой. Давал нам с Лёней по кусочку бумаги и карандаш пополам и говорил: «Рисуйте и не шумите». Он занимался бухгалтерией для хозяина. Это была бухгалтерия, которую знал хозяин да отец.

Иногда хозяин по телефону вызывал его к себе играть в карты, мы тоже бросали рисование.

Время с 1910 по 1915 вспоминается как самое счастливое... В этот период, в летнее время, семья выезжала на дачу. Фабрикант Сидоров построил два дома возле своей фермы Пречистое. То было прекрасное место в лесу на берегу Шачи. Лес был смешанный, а воздух целительный. В одном доме жила наша семья, в другом семья управляющего Самарина. Утром отец с Самариным уезжали на фабрику, вечером возвращались… В 1919 году, когда я ходил по грибы, дачи эти были ещё целы…

В 1915 году меня отдали учиться в Нерехотскую мужскую гимназию. До этого я три года ходил учиться в министерское училище в Яковлевском…

  В это время произошла революция. Все занятия полетели к чёрту, каждый день собрания, и старшие гимназисты наводили критику на неугодных им учителей. Мы, мелкие, в дело и не в дело орали «долой».  Директор гимназии ходил грустный и подавленный, рушилось всё, что он считал незыблемым… Каждый день мы ходили на митинги в городской управе. В первые дни народ очень ликовал, ведь считали, что война скоро кончится, и вернутся домой родные… Надо сказать, что на втором году войны нравы очень пошатнулись. Это было везде, и захолустная Нерехта, а тем более Яковлевское, не были исключением. В городе появились толпы кое-как одетых солдат из госпиталей, пьяных, готовых свести счёты с буржуазией, да и с простым человеком.

 Но вот кончился второй учебный год 1916-1917, и я уехал в Яковлевское. Дома пока было тихо, местные жители – народ богобоязненный, а агитаторы ещё не приехали… На этом закончились счастливые дни, и начались дни великих трудностей, испытаний и потерь...

Новое время

1917- 1918 годы я провёл в Нерехте.. Учебный год прошёл спокойно… Помню, как весной я ехал домой. Нечто невообразимое творилось на вокзале в Нерехте и в поезде. Это ехали солдаты с фронта… В этот тревожный год все дети собрались под родительский кров. А родители были в полной прострации, они не знали, что будет дальше, что им делать. Всё, чем жили, во что верили, летело к чёрту. Только немногие тогда животным инстинктом скорей, а не разумом, начали «запасать». Запасали всё, что попадало под руку… Отец и мать за 1918 год очень постарели. У отца на нервной почве отнималась правая рука…..

Я всё лето ходил в Городище за Васькин Поток по грибы и слышал гул канонады из Ярославля. Чем дальше было к осени, тем было хуже с продовольствием. В один прекрасный день отец позвал меня и мы - он, мать и я -  пошли в Пречистое. Там нам дали корову Касатку чистых голландских кровей. Она нас и спасла в тяжёлые 1918-1919 годы.

На фото: Семья Соловьёвых, 1919 год

Осенью 1918 года к нам пришла «испанка». Эпидемия была очень сильная, не было семьи, где бы не болели. У нас переболели все, а я всех тяжелее.

Продовольствие давали по карточкам. И вот хочется сказать, какой ещё был народ простой в Яковлевском. Давали, например, пошехонское масло, так яковлевские бабы его не брали, оно было будто то бы поганое. Мать шла в очередь и просила у них отдать масляные талоны ей. Так она получала много масла. То же было с угрями, их тоже никто не хотел брать. Отец ходил по деревням и менял всё, что могли взять в деревне.

1 сентября в Яковлевском открылась школа 1 и 2 ступени, и я не поехал больше в Нерехту. В первые дни занятий в школу дали одну пару кожаных сапог. Её не разделишь, и тогда завшколой А.П.Грошев устроил лотерею. И сапоги достались мне. Какой гордый я шёл домой! А дома отец взял сапоги и тут ушёл с ними в деревню. Там ему дали за сапоги пудовик ржаной муки. Было и так, сегодня есть, а завтра ничего нет, и мать шла занимать, где только можно. А едоков было много….

Зима 1918 года была очень тяжёлой. Отец, мать и мы, школьники, перебрались жить в одну комнату, чтобы не топить печь, экономить дрова. А дров за забором было, сколько хочешь. Но отец стеснялся их брать… Топить печи пришлось мне, больше оказалось некому. Вообще дел у меня здорово прибыло. Кроме печей надо было кормить корову и вычищать хлев. Отец устроил меня в контору в качестве машинистки. По вечерам вся семья собиралась в столовой. Зажигалась висячая лампа и каждый занимался своим делом. Керосину не было, а электричество ещё не провели.

Учились мы во второй половине дня. Учение было не сравнить с гимназией, много хуже. Учителя были слабые… Языков сперва было два, немецкий и французский, латынь сразу отбросили. Потом оставили только французский. Преподавала Катя Пыкач, недоучившаяся гимназистка. За весь учебный год прошли один параграф… Школу в Яковлевском я окончил в 1922 году. Подготовку получил очень слабую..

Вот настала весна 1919 года. Положение было хуже не придумаешь. Надо было самим заниматься сельским хозяйством… Надо было завести огород, надо было поднимать целину. Работали все, набивая мозоли. В первый год урожай был плох, но потом землю здорово удобряли….

Следующая зима 1920 года была тоже тяжёлая, но с продовольствием стало лучше, был свой хлеб, картошка, овощи, молоко, но зима была очень холодная. Шла гражданская война, в деревнях и лесах хозяйничали шайки «зелёных». Начался брюшной и сыпной тиф…

Наступило лето 1920 года.  В Поволжье снова была засуха. С весны началось переселение  (первое, второе было в 1928-29 годах) народа из Поволжья в наши места. Ехали сюда спасаться от голода. В Яковлевское тоже приехало много народа. Отец подрядил двух мужиков и двух баб в помощь с расплатой потом хлебом.

В это время произошло событие, повлиявшее на всю нашу семью. Умерла наша мать… Смерть матери разрушила нашу семью, на ней всё держалось. Но как-то надо было жить. Теперь все домашние дела легли на сестёр. Бабка Анна умерла ещё раньше, в 1919 году. В эти годы много пожилых людей умерло и не столько от болезней, сколько от душевного потрясения. Фабриканты все померли один за другим, без всякой посторонней помощи…».

Примечание от редакции. Можно ещё долго цитировать Ивана Ивановича Соловьёва. Его книга «Моим родным» – настоящая летопись жизни не только его семьи, но и села Яковлевского, да и страны в целом. Ему довелось стать участником строительства металлургического комбината в Магнитогорске. Прошёл он и дорогами Великой Отечественной войны, причём от первого до последнего дня, попал в лагерь для военнопленных. Победу встретил в Бухаресте. Одним словом, много важных событий выпало на долю автора... И не зря он написал эту книгу: теперь каждый, а не только члены его семьи, могут ознакомиться с его  воспоминаниями,  и, прочитав её, подумать об истории своей семьи, о том, что позади  каждого из нас –  тоже родные люди. И они достойны того, чтобы о них знали и помнили.

О. Пикина