Приволжская новь
Общественно-политическая газета Приволжского района

Тихая обитель

Николай Павлович Смирнов (1898 – 1978 гг.) – один из старейших писателей ХХ столетия. Долгое время имя этого несравненного мастера слова было забыто, но в последние годы, благодаря научным исследованиям, к творчеству Николая Павловича, уроженца Плёса, проявляется все больший интерес, а его последняя книга «Золотой Плёс» все так же популярна среди многочисленного круга читателей.

Его первые книги – «Своим следом», «Человек и жена», «Изумруд Севера», «Теплый стан» - были выпущены в 30-е годы и больше не переиздавалась. Помимо прозаических произведений у Николая Павловича очень много стихов, которые он начал писать с ранней юности.

В канун 120-летия со дня рождения писателя, которое будет отмечаться на следующий год, мы хотим предложить вниманию читателей материал о пребывании Николая Павловича Смирнова в г. Плёсе, его любезно предоставила нам жительница Плёса, старший научный сотрудник историко-архитектурного и художественного музея-заповедника Л.М. Лебедева.

В годы моей молодости,  мы немногие знали о нашем земляке - писателе Николае Павловиче Смирнове. Знали, что отец его был когда-то городским головой, что жили Смирновы большой семьей в родовом  двухэтажном доме на Воскресенской горе.

Когда дом  этот у них  конфисковали,  родители с дочерью Зиной снимали  квартиру в доме Грошевых на Ярославской улице. Потом Зина уехала в Москву к братьям Николаю и Леониду. За ней уехала и мать. После смерти отца на родине писателя не осталось близкой родни. Но каждое лето вся семья собиралась в Плесе, приезжала и дочь Николая Павловича – Муза со своей матерью .

Мой отец, Лебедев Евгений Иванович , был близок со Смирновыми, часто навещал их, считался «домашним врачом». Особенно охотно бывал у них, когда приезжал Николай Павлович. Ему было интересно поговорить с ним, узнать московские новости,  поделиться своими планами. Словом, у них были теплые дружеские отношения, а нам после таких визитов доставалось несколько хороших московских шоколадных конфет.

Писатель любил Плес беззаветно, не мог жить без него! Весной приезжал, чтобы поохотиться – сходить на тягу вальдшнепов, на глухариный ток, осенью – за утками на Субботинское болото или просто побродить по лесам, лугам знакомыми с детства тропами, полюбоваться Волгой. В этих походах он черпал сюжеты для рассказов, в которых мы видим свой город, окружающую природу, жителей Плеса прошлых лет, начиная с юродивого Гарани и кончая известными охотниками. Когда вышло первое издание книги «Золотой Плес» (М., 1969), Николай Павлович преподнес мне ее с дарственной надписью. Когда же я прочла, сказал: « А в книге есть рассказ о вашем прадеде». (Прототипами персонажей рассказа Смирнова « В одной берлоге»  стали предки Г.Е. Лебедевой по материнской линии – Фомичевы: прадед Федор Афанасьевич, его сын Иван  и невестка – дочь фабриканта Разоренова Надежда Никандровна. – прим. ред).

«Да, - ответила я,  - «В одной берлоге». Я знала эту историю и сразу  угадала рассказ. В плесской библиотеке книг Смирнова не было, хотя он с 1920-х годов печатался в журналах, и уже вышло несколько сборников его рассказов. Писал он и стихи. Вот отрывок стихотворения, сочиненного на теплоходе, по дороге в Плес и опубликованного в районной газете:

ПОКЛОН ВОЛГЕ

Роскошный зной – и легкая прохлада

От грузных волн, кипящих в серебре.

Плывет навстречу милая Отрада –

Рыбацкая деревня на горе.

И снова лес, а там, за поворотом,

В тиши столетних дедовских берез –

Весь в солнечной лучистой позолоте

Зеленый, звонкий и душистый Плес.

Душа опять подобна легкой птице,

Опять дышать легко и сладко мне…

Как хорошо еще раз поклониться

Родной земле, родимой стороне.

Каким великим чувством к нашей малой родине пронизана новелла «Сидят-беседуют старушки»:

«Очень люблю наши русские тихие городки, называвшиеся когда-то захолустными. Люблю их в любое время года, но особенно осенью, когда их сады и парки тешат глаз янтарем и киноварью, золотом и сургучом».

До начала 1960-х годов Николай Павлович приезжал в Плес с матерью. Но она состарилась и однажды кто-то из общих знакомых спросил меня, не возьму ли я на квартиру писателя?  Я согласилась. Дочь тогда училась в школе, я работала врачом на карьере, и готовить было – что на двоих, что на троих. Взяла его на полный пансион. Было это в 1962 году. В августе Николай Павлович приехал на теплоходе из Москвы (он и потом появлялся обычно ближе к осени, а уезжал перед закрытием навигации). Встречала я его на пристани. С трапа легкими шагами сошел статный мужчина. Матрос вынес чемодан и сумку. Пышная седая шевелюра, красивое лицо – правильные черты, глаза немного навыкате, зоркий взгляд. Достоинством и благородством веяло от всего облика. Одет был просто: спортивная куртка, темные брюки, ботинки, фуражка. Познакомились, кинули вещи на проезжающую мимо телегу и пошли домой.

Я отвела писателю отдельную комнату с большим итальянским окном на юг. В комнате – письменный стол, кровать, несколько стульев, книжный шкаф, сундук. Над кроватью картина художника Аладжалова – спутника Левитана ,  на столе – приемник «Балтика». Он принес кое-какие вещи со старой квартиры: ружье, резиновые охотничьи сапоги, кружку, блюдце, глиняную посудину для изготовления пасхи, книги и любимый ножичек, страшно испорченный от употребления. Первым делом перевесил картину, а на этот гвоздь повесил ружье в матерчатом чехле. Разложил на столе книги, бумагу, чернильницу, ручку, карандаш, кружку  с ложкой на блюдце. На столе у него всегда был идеальный порядок, ничего лишнего. Попросил оставить приемник в комнате. Это была его страсть – ночью, когда никто не мешает, ловить заграничные радиостанции на русском языке. Он считал, что только там можно узнать правду о нашей стране.

Вот как он описывает свое пребывание в Плесе в рассказе «Отчий дом», опубликованном в парижской газете «Русские новости» от 29 декабря 1967 года: «Я положил земной поклон могилам отца и всех своих близких – и тихо зашагал заросшей дорогой среди забытого города мертвых. Какая бесконечная грусть была  в этом призрачном городе, завороженном мертвенным лунным светом, и какая теплая радость охватила меня, когда, миновав перелесок, я увидел огни живого города и ощутил запах дыма и яблок! В моей дачной комнате тоже пахло яблоками – они холодно пламенели в хрустальной чаше на  столе; рдели и голубели осенние цветы, лежали любимые книги, и горячо всхлипывала топившаяся печь, отлагавшая груды сине-вишневых углей. А на столе стоял приемник, который по одному мановению  моей руки переносил меня то в Москву, то в Иерусалим, то в Кельн или Лондон: чудо техники давно уже победило Время и Пространство, приобщив каждого из нас к делам, мыслям и заботам Земного шара. Человек, увы, преходящ, но Человечество вечно».

А когда по Би-Би-Си стали читать книгу Светланы Алилуевой – дочери Сталина – «Письмо к другу», мы слушали вместе, я даже записывала эти передачи на магнитофон.

О пропитании мы не печалились. В магазинах  все было очень дешево.  У меня был друг – шкипер на барже, заядлый рыбак и браконьер. Когда я возвращалась с работы (карьер находился на той стороне Волги и я ездила на своей лодке), у него в садке всегда были живые стерляди, судаки. Кроме того, по дороге можно было дешево купить у рыбаков, ловящих на кольцевую удочку, хорошего леща на « жарёху». Молоко мне приносили из деревни, с пенкой, а сметану такую, что поставленная в банку ложка не падала. Часто угощала Николая Павловича грибными блюдами – грибы собирала сама на своих «плантациях» в лесу.  В огороде была ранняя картошка, цветная капуста, другие овощи, а в саду – ягоды и яблоки. Писатель нахваливал мой стол, уверяя, что так вкусно он не едал даже в лучших ресторанах. Когда я перешла работать в Дом отдыха – стала носить питание оттуда, но он уверял, что моя стряпня вкуснее.

Вставал Николай Павлович поздно. Завтракал один или с моей дочерью. Обычное меню на завтрак: яичко всмятку, бутерброд, картошка или каша.  Чай он  наливал в свою кружку и уходил допивать в комнату. После завтрака садился за работу: читал, писал, правил рукописи, отвечал на письма. Переписка была большая: с родными, писателями, читателями, редакциями журналов, газет, с женой писателя Бунина, жившей во Франции, с газетой «Русские новости» (правда, он говорил, что вся переписка с заграницей идет под контролем).

Как-то я спросила:

- Вы так много пишите, неужели все печатают?

- У нас в стране – не все, но во Франции печатают все, что пошлю.

Еще бы, для русских эмигрантов его рассказы об охоте, русской природе, людях были как глоток свежего воздуха. Николай Павлович продолжал: «Если бы я смог съездить во Францию, то стал бы богатым человеком, на моем счете в банке лежит гонорар за напечатанные произведения, но, к сожалению, меня туда не пускают».  Сначала его не пускали за границу по политическим мотивам, а потом – по состоянию здоровья, по старости. Другому же снять вклад или перевести в Советский Союз было нельзя.  Французские друзья из редакции пытались как-то компенсировать эти потери – то куртку с оказией пришлют, то книги, газеты, журналы.

Обедали мы обычно вместе, когда я приезжала с работы. Во время обеда и после вели бесконечные разговоры. Я поражалась его знаниям, эрудиции.  Николай Павлович был прекрасным рассказчиком и мог ответить на любой вопрос из истории, литературы, философии, объяснить значение любого слова, хоть иностранного, хоть русского происхождения. Недаром  друзья – писатели, как я слышала, называли его « ходячей энциклопедией».

 

Однажды за обедом он сказал, распечатывая полученное письмо:

- Пишет редактор районной газеты Новая жизнь» Фурмановского района Ивановской области Ермолаев, просит о встрече.

- А Вы не хотите встречаться?

- Да мне – все равно.

И вот я звоню в Фурманов, в редакцию газеты «Новая жизнь» главному редактору:

- Ермолаев?

- Да.

- Вы хотите познакомиться  с писателем Смирновым?  Тогда приезжайте в Плес, улица Корнилова, 15. Только не привозите ни коньяка, ни водки (Николай Павлович как-то сказал мне, что не выпил ни одной рюмки водки).

- А что привезти?

- Хороших шоколадных конфет (писатель любил их).

На следующий день подъезжает к дому «Волга», выходит пожилой человек среднего роста, рекомендуется: Ермолаев Владимир Григорьевич, и вручает мне два кулька шоколадных конфет, со словами: « Извините, Галина Евгеньевна, не нашел в Фурманове в коробках». Мужчины уединились в комнате Николая Павловича, и долго-долго стояла машина у ворот. А потом частенько – прихожу с работы, а у ворот уже стоит знакомая «Волга».

В газете «Новая жизнь» (21 декабря 1968г.) появилась статья Ермолаева «Писатель» с фотографией Николая Павловича и стали печататься его рассказы и стихи. Большая статья «Левитан в Плесе. Легенды и действительность» печаталась в двух номерах. А позже вышла книга Ермолаева «Плес – жемчужина Волги» (Ярославль, 1978). Есть в этой книге статья с фотографией о писателе Смирнове и моя фотография, очевидно, как благодарность за знакомство. И тогда только я догадалась, о чем они говорили долгие вечера – да об этой же книге! Николай Павлович помог  Владимиру Григорьевичу и как литератор, и как знаток истории Плеса. Первое издание разошлось очень быстро, второе вышло большим тиражом и до сих пор является доступным для всех путеводителем по Плесу. Ермолаев подружился  с Николаем Павловичем, приезжал к нему в Плес, навещал в Москве. На открытие мемориальной доски на доме Смирновых он приехал со своим фотографом и опубликовал в « Новой жизни» большую статью с фотографиями о митинге. Сейчас нет с нами ни Николая Павловича, ни Владимира Григорьевича, но есть их книги и память об авторах.

После обеда Николай Павлович уходил гулять по полям, лесам, по старым охотничьим тропам. Но ружья с собой не брал, оно уже было тяжело для него и спокойно висело на стене.  Как-то, летом был обильный урожай вишни, но налетали такие громадные стаи дроздов, что вмиг объедали несколько деревьев.  Кое-кто из плесских охотников ставили шалаши и постреливали  помаленьку дроздов  на жаркое. Попробовала и я спровоцировать писателя на такую охоту, но он категорически отверг мое предложение: « Что вы, Галина Евгеньевна, да разве можно это делать?  Сейчас  всякая охота запрещена!».  И пришлось  мне ставить отпугивающие дроздов чучела.

Вернувшись с прогулки, за ужином, писатель рассказывал о своих наблюдениях, встречах, возмущался городскими беспорядками, разбитыми дорогами, грязью, мусором, бурьяном у заборов. После ужина уходил на Соборную гору смотреть закат, провожать солнце. Вернувшись, наливал кружку крепкого чаю и уходил в свою комнату работать и слушать радио.

Как-то я спросила его:

- А за что Вас посадили?

- За знакомство с Радеком. 

Мне вспомнился этот процесс – Радека тогда расстреляли, а знакомые его попали в Гулаг. Николай Павлович отбывал срок в Сибири и на Севере. У него было свое мнение о репрессиях в высшем командном составе армии. Он считал, что это была провокация немецкой контрразведки, а неудачи в первый год войны объяснял не предательством, как многие из нас считали, а некомпетентностью, расхлябанностью, халатностью в наших частях.

Он обладал рациональным мышлением. Как-то, наблюдая за мной, когда я перекладывала ложкой готовое варенье из медного таза в банки, заметил: «Чего бы проще – изменить форму таза, сделать что-то вроде желобка, и было бы куда удобнее выливать варенье. Или, на масленке, на крышке – сделать какое-нибудь утолщение, чтобы удобнее было открывать ее.  И что до этого не додумаются?». Я вспоминаю этот наш разговор каждый раз, когда переливаю варенье в банки, особенно с узким горлышком, а ягоды летят мимо.

Не часто, но мы переписывались, поздравляли друг друга с праздниками. Однажды я сказала, что очень плохо разбираю его почерк. « Ох, не говорите, Галина Евгеньевна, все жалуются, кроме машинистки, которая перепечатывает мои рукописи. Сам я так и не овладел машинкой» Оказалось, что мир тесен – у нас было много общих знакомых. Я училась в Московском зоотехническом институте, где были два, единственные в то время в Советском Союзе факультета, выпускающие биологов-охотоведов и звероводов. Поскольку институт располагался автономно, под Балашихой, все мы жили в одном общежитии, занимались в одних и тех же корпусах, обедали в одной столовой, вместе участвовали в самодеятельности, спортивных соревнованиях, танцевали. Нигде, наверное, не было такой дружбы, как у нас.  До сих пор  встречаются  по традиции группы птицеводов, охотоведов, окончивших институт до войны. Николай Павлович не только хорошо знал, но и дружил с Олегом Гусевым, а я с ним вместе на коньках каталась, в волейбол и хоккей играла. Василия Гаврина, работавшего в редакции журнала « Охота и охотничье хозяйство», я знала еще до института, жила на квартире  у его отца в Приволжске, когда училась в десятилетке. Хорошо знал Николай Павлович и Петра Александровича Мантейфеля, профессора биолога, в котором наши студенты, особенно охотоведы, души не чаяли, любя называли «дядей Петей». Мне довелось побывать после войны у него дома, и я удивилась, как похожи их кабинеты: комнаты с одним окном, у окна письменный стол с телефоном, вдоль стены – стеллаж с книгами до потолка, напротив – диван.  Только у Николая Павловича был идеальный порядок. Давно нет с нами Николая Павловича Смирнова,  но  вещи, которыми он пользовался, книги напоминают о нем.  На моем столе лежат с дарственными надписями (и без них) сборники альманаха «Охотничьи просторы» - где он был заместителем ответственного редактора. В  каждом выпуске этого сборника печатались его рассказы, стихи, статьи, впервые была напечатана повесть о Левитане «Золотой Плес». Лежат на моем столе и журналы «Охота и охотничье хозяйство», центральные и местные газеты с его рассказами, « Русские новости» с материалами к его семидесятилетию. Дважды изданная книга Н.П. Смирнова

«Золотой Плес»  давно стала библиографической редкостью.  Благотворители! Где вы?  Книга с изумительно-тонкими рассказами о  нашей природе, охоте и великом пейзажисте должна появиться на прилавках салонов наших музеев.

А еще я мечтаю увидеть музей в доме Смирновых. В верхнем этаже – литературный отдел, посвященный писателю, а в нижнем – музей охоты, пока бегают в наших лесах лоси, кабаны, лисы, барсуки, прыгают по елкам белки, водятся куницы, горностаи, зайцы, в речках – норки и ондатры. А сколько птиц летает, щебечет, поет вокруг! Можно показать в панораме виды охоты давних лет – соколиную, с борзыми, и – в настоящее время. Такой музей будут посещать и стар и млад.

Да исполнятся мои мечты!  А первой ступенькой к этому музею пусть станет выставка, посвященная Николаю Павловичу Смирнову. 

Г.Лебедева.